Мой сон был тревожен, как терновник, в котором соловей завелся, и трещит, трещит без умолку, и от этого куст кажется совсем живым и словно бы кричащим.
Бывало ли у вас то страшное чувство, преследующее меня изо сна в сон? Словно бы вы дышите киселем, бежите сквозь кисель, и не можете толком никого ударить. Подрывались ли вы с постели, в испуге садясь, оттого что на какой-то миг вас сводил полный паралич, и не было возможности шевельнуть ни рукой, ни ногой? В моем сне было и первое, и второе, и там не было сюжета и картинки, только серое марево черно-белой плёнки, из которой не было никакого способа вырваться, нельзя было даже воскликнуть от ужаса. Немое кино.
И мне радостно, когда касаются моего плеча знакомые тонкие пальчики, радостно так, что я распахиваю глаза, и рыжие ресницы не слипаются спросонок. Во мне нет обыкновенной злости – странно, верно, ведь любого другого, пытающегося меня разбудить, я бы выставил за порог комнаты такими способами, что моя дверь извне оказалась запачкана слюнутой кровью. Я жесток и часто не знаю меры – а к ней, глядите-ка, льну, как верный пес – опустил голову и зарылся носом в сорочку на груди, мятую и пахнущую почему-то лесом.
  Единственная мысль тоже – о ней: «Как посмели родители разделить нас, расселить по разным комнатам, как им вообще в голову пришло это – разделить близнецов?!» Всё равно ведь нам спать по раздельности намного тревожней, чем вместе, прижавшись спина к спине или ложась подбородком на плечо – как в чреве.
- Я хочу апельсин, - говорит она, и я уже знаю, к чему это приведет – босые ноги на холодном паркете, недовольно сощуренные глаза на свет, резкий и жёлтый, как лимонный сок. Знаю, и лишь недовольно вскидываю верхнюю губу, фырча под нос не по-человечески. Разве можно быть человеком, нежась под одеялом после плохого сна?
Но сна, даже другого, даже прежнего – плохого, не было ни в одном глазу. Я поймал себя на мысли, что выпил бы чего-нибудь приторного и горячего, от этого даже пришлось сглотнуть слюну, заполнившую рот. Апельсины вот я только не любил. Такие, хм, жизнерадостные фрукты мне не нравились как в качестве десерта, так и в качестве собеседника. В последнем случае речь, само собой, не об апельсинах.
- Беспокойная душа твоя, - ворчу я, ударами ноги сбивая с нас одеяло, и сажусь, подтягивая тело к коленям.
Говорят, что у рыжих души нет, а мне кажется, что это бред, потому что не ходили бы тогда во взгорьях Шотландии и Ирландии легенд о призраках умерших – прекрасных, холодных, рыжеволосых баньши, плакальщицах, «bean sidhe», кажется, на родном языке, о «женщинах из Ши», в общем-то, эльфах. Не тех домовых эльфах, которые ходят по нашему дому, зажигая по вечерам свечи и готовя завтраки, а тех, о которых столько мифов и потешных сказаний среди магглов.
  Я подумал об этом, прихватив с дивана плед, свалив непрочитанную книгу и кинув косой взгляд на свою сестру; я бы не капли не удивился, узнав, что она думала о той же нечисти по пути ко мне. В конце концов, мы близнецы, кому, как не нам, на уровне чувств и эмоций угадывать мысли друг друга? Высший уровень легилименции – отдела магии, о котором я прочитал однажды в книге по Защите о Тёмных Искусствах, и, казалось бы, совсем забыл.
Но почему, Мерлин возьми, апельсин?!
- Не уснешь же потом, - мягко замечаю я, вспоминая бьющий в нос запах фрукта, открываю перед ней дверь кухни. Сейчас она пустовала, как и темные узкие коридоры и лестницы со скрипучими ступенями – вся семья спала, и я слышал тонкий свист-храп всего, казалось бы, дома. Моя кошка Фрейя прыгнула под ноги, мазнула по нашим с сестрой ногам пушистым полосатым боком и, сверкнув в сумраке жёлтыми глазами, прыгнула куда-то в угол.  Спустя пару минут оттуда донеслось приглушенное урчание, отлично ложащееся в общий фон музыки дома.
Я отодвинул пару ящиков – оказывается, я пару лет точно не бывал на кухне, ограничиваясь походами в столовую комнату, где ждала готовая пища по расписанию, но апельсины нашел почти сразу, они лежали рядом с яблоками и были большими и красноватыми на боках. Кинул пару штук сестре – даже при том тусклом освещении, которое предоставляла нам луна и масляная лампа, горящая на столу, навыки охотника в игре квиддич не могли подвести мою Джи. Я оперся спиной о высокий, старинного вида жарочный шкаф и откинул длинные волосы с лица, отправил их за плечи.
- Приготовишь братцу горячий шоколад в уплату за столь раннюю побудку? – потому что я совершенно ничего не понимал в готовке. Даже если дело касалось того, чтобы добавить в заварку кипяток и  пару ложек сахара.
И я знал, что это – побудка, потому что спать я совершенно не собирался. Да и не будила бы меня близняшка лишь затем, чтобы протащить в кухню, взять апельсин и снова подняться в спальню.
Вряд ли ведь ей было страшно спускаться вниз одной, верно?

Отредактировано Balthazar Pucey (2012-03-01 05:50:40)